Слава богу, она вспомнила ответ, пришедший ей на ум среди кафеля и зеркал.
— Эд… — тихонько позвала она.
— А? — Он, кажется, уже задремал. — Что ты сказала, малыш?
— Давай уедем.
Она подумала, что он снова заснул, — такая долгая повисла пауза.
— Куда ты хочешь уехать и зачем?
— Хочу перед свадьбой немного развеяться, выпасть из серой рутины. Понимаешь, я боюсь, что из-за усталости и привычки оголтело куда-то бежать не замечу самого главного события в своей жизни. — Саманта улыбнулась. Она лежала на боку, поэтому неясно было, почему улыбка вышла кривая — из-за положения головы или вложенных в нее эмоций.
— Хм. Зачем — понятно. — Эдмонд многозначительно вздохнул. Иногда Саманта начинала бояться, что она его утомляет. Сама по себе. Одним своим существованием. Не говоря уже о всяких там идеях. — А куда?
— В Ирландию. Мне бы очень хотелось, — будто извиняясь, добавила она.
— Господи, Сэм, что там делать? Там поливает с неба еще больше, чем в Лондоне, холмы, вереск, вереск и холмы — и толпы ирландцев…
— Ты находишь это странным? — усмехнулась Саманта.
— Не люблю их говор, виски и пиво.
— Эд, ну неужели тебе никогда не хотелось просто посмотреть мир?
— Хотелось. Мадагаскар, Новую Зеландию и Бразилию. Да, пожалуй, еще Италию.
— Негусто.
— Конкретно.
— Хорошо. Давай на Мадагаскар или в Бразилию. Только, пожалуйста, сейчас! Для меня это очень-очень важно! Ты мне веришь?
— Эй, малыш, ты что? Плачешь, что ли?
— Н-нет, с чего ты взял? Чего бы мне плакать… У меня все хорошо. У меня самый замечательный на свете ты.
— Сэм!
Она ненавидела, когда он злился там, где ей хотелось от него тепла и терпения. Ну неужели непонятно, что если она и проронила несколько слезинок, то это сейчас пройдет, это всего лишь нервы и усталость, и вовсе незачем на нее орать…
— Хорошо, Сэм, в Ирландию, значит, в Ирландию. Хоть завтра. Собирай чемоданы, заказывай билеты, ищи путевки…
— Эд, не хочу я тебя насиловать! Если хочешь в Италию…
— У нас на носу свадьба! Я не могу позволить себе банкет на двести персон и тур в Италию! Так что…
— Все, я поняла тебя.
— Давай, спи. — Он громко чмокнул ее в макушку. — Все будет хорошо.
— Непременно, милый.
Все непременно будет хорошо. Вот только как этого достичь и куда слить тот мерзкий осадок, который всегда остается после таких разговоров?
Джастин открыл дверь в квартиру. Он ненавидел эту процедуру — открывать дверь своим ключом. Ключи всегда казались ему холодными на ощупь, даже если он держал их в кармане брюк.
Сегодня он достал их из нагрудного кармана рубашки. Металл напоминал скорее лед. Джастину померещилось даже, что сейчас на нем выступил тоненький иней. Господи, это же холод от его сердца.
В прихожей горел свет.
Он плевал на счетчики и всегда оставлял свет включенным, чтобы не приходить в темноту. И в пустоту. И в одиночество. Он готов был платить за эту маленькую иллюзию чьего-то присутствия в доме. Иллюзия — это ведь даже не ложь. Особенно если маленькая.
Или все-таки ложь?
Он прошел в гостиную. Зажег свет и здесь. Огляделся. Все по-прежнему. Все вещи на своих местах. Нет, не то чтобы в комнате царил идеальный порядок, он давненько не убирался… Но все журналы, книги, фотоаппарат, два галстука, чашки с недопитым кофе и просто темным от высохшего осадка дном, отцовский портсигар, альбом с самыми драгоценными фотографиями — все находилось именно там, где и два часа, и два дня назад.
Некому было менять их местами и раскладывать по полкам, мыть и протирать пыль.
Джастин глухо зарычал. Он не позволял себе стонать или выть — не мужское это, даже если никто не слышит. Когда зверю больно, он не хнычет и не ноет. Он рычит. Он никогда не жалеет себя.
Джастин, конечно, просто человек. Но ему есть чему поучиться у зверя.
А чашки он может и сам помыть, что у него, рук нет?
Прекратить истерику.
Дело было, естественно, не в чашках.
Этот вечер дорого ему стоил. Может быть, он уже поседел? Хотя бы наполовину? Надо бы проверить, не покрылись ли серебристо-серым виски. Только какая, к чертям, разница?
Нет, разница все-таки есть. Будет повод покрасить волосы. И не обязательно в природный черный. Огненно-рыжий тоже хорош. Или красный. Или светло-зелененький.
Ведь и так понятно, что он шут и дурак. Клоун. Петрушка. Роль, а не человек. Причем роль глупая, гротескная и второстепенная.
Всегда — только друг главного героя. Он присутствует на сцене для «жизненности действия». И чтобы герою было перед кем изливать душу, читать свои геройские монологи.
Эд — плохой герой. Не героический, прямо скажем. Но он красив, знатен и богат. И у него богатый внутренний мир. По крайней мере, должен был когда-то быть таковым. Когда Великий Режиссер раздавал роли… Иначе почему, почему все сложилось так, как сложилось?!
Черт с ним, с состоянием Эда. И с работой его, и с тем, что о нем то и дело пишут в газетах… Почему, почему его любит Саманта?
Джастин происходил из верующей семьи. И сам он верил в Бога без фанатизма, но искренне. И он никогда не дерзнул бы предъявить Всевышнему какие-то претензии, но…
Иногда, в такие вот моменты, как сейчас, он бывал очень и очень к этому близок.
Ведь даже недодуманная, оборванная мысль, за которую хочется отхлестать себя по щекам — это все равно мысль, а мысль — это то же самое, что дело, а дело против Бога — это страшный грех, за который по справедливости гореть и гореть в аду.
Интересно, не адский ли пламень сегодня за ужином подогревал его стул?